e17d72d5     

Газданов Гайто - Ошибка



Гайто Газданов
Ошибка
Василий Васильевич в течение целого часа ходил по квартире, заглядывая
под столы и диваны, зажигал всюду электричество - в городе уже наступили
медленные сумерки, - но все поиски его оставались безрезультатными. Он много
раз обошел все комнаты, обшарил диваны и кресла, залезал рукой в мягкие
пространства, наполненные бархатом и пылью, в которых нашел обрывки бумажек,
английские булавки и пропавшего из колоды карт короля пик, но того, что он
искал, не было нигде. Неутомимо он снова принимался за поиски; он собирался
уже влезть на буфет, подставив к нему кресло, как вдруг неожиданно заметил,
что из-под тяжелой молочно-белой вазы, стоявшей на маленьком столике,
выглядывает угол его черной тетрадки. Он потянул ее к себе, столик
пошатнулся, но тетрадка не сдвинулась; он дернул сильнее, и тогда, смешно
накренившись набок, столик упал вместе с вазой, она звонко ударилась о
паркет и разбилась на маленькие белые куски, быстро раскатившиеся по полу.
Василий Васильевич стоял, затаив дыхание и прислушиваясь к тишине, особенно
удивительной после звонкого грохота. Почти совсем стемнело, синий диван
казался черным, смутно желтел циферблат часов, тускло сверкал диск
хвостатого маятника, за окном неподвижно, как на картинке, росли темные
деревья; потом, через несколько секунд, на улице зажглись фонари, и тогда
бледное их сияние проникло в квартиру и осветило лежавший на полу столик,
осколки белого стекла и самого Василия Васильевича с, наконец, найденной
тетрадкой в руке; на Василии Васильевиче были длинные штаны и матросская
куртка. Он стоял как зачарованный, открыв большие синие глаза и глядя на
неподвижную белую россыпь на полу. Казалось, что прошло очень много времени
до той минуты, пока послышались неторопливые шаги, зажглось электричество, и
голос с порога сказал:
- Что ты разбил, Василий Васильевич? И только тогда Василий Васильевич
заплакал, закрыв лицо руками и поняв всю непоправимость того, что он сделал.
- Но зачем же ты ее трогал?
И Василий Васильевич, всхлипывая и от отчаяния говоря невнятно,
объяснил, что он искал тетрадку, в которой отец ему сегодня утром нарисовал
замечательного чертика, что тетрадка оказалась под вазой, что он ее потянул,
и тогда ваза случайно упала.
- Ну, хорошо, - сказала ему мать. - Теперь помоги мне собрать осколки,
только смотри не порежься.
- А они острые? - спросил Василий Васильевич.
- Очень острые.
- А ваза была не острая.
- А Василий Васильевич был очень глупый мальчик.
- Неправда, - сказал Василий Васильевич.
-----
Сначала было только кресло, с твердым и упругим сиденьем, потом
мелькнуло лицо кинематографической красавицы, потом вспомнился вкус воды в
купальне, потом маринованная рыба, которую вчера приготовила Наташа, затем
две строки из давнего письма - "Вам я верю всегда, и безгранично, и я
надеюсь, что, пока я жив, нет вещей, которые могли бы поколебать эту
уверенность"; но эти строки уже имели отношение к тому, о чем совсем не
следовало думать и что, в сущности, почти не существовало; надо было думать
о другом, например, об итальянской выставке, об искусстве, о скульптуре; но
все эти мысли не имели сейчас ни обычной убедительности, ни обычного
содержания; они не уходили, но не поглощали внимания, они становились
утомительными и бесплодными, как давно в гимназии заданный и обязательный
урок. И это усилие - не думать о том, что почти не существовало - напоминало
физическое напряжение, доходящее уже до конца, - когда болят мускулы,



Содержание раздела